Книжные раритеты история и судьба: история и судьба — Выставки в Мурманске.

Я вырос в штате Мэн, где природа была повсюду. Мы жили недалеко от побережья, и я проводил летние дни в поисках крабов на пляже и разламывал мидии, чтобы найти жемчуг. Мои папа и дедушка всю жизнь занимаются спортом — они до сих пор издают эту газету — и они водили меня по лесам, горам, ручьям и озерам по всему штату. Это было тогда, когда каналы о природе действительно показывали программы о природе, и моя гостиная была заполнена Марти Стоуффером, показывающим мне дебри Америки, или Дэвидом Аттенборо, рассказывающим мне о жизни в других местах.

Это был интерес, который, когда я повзрослел, стал неустойчивым. Я обнаружил, что у меня стало меньше времени рыскать по пляжу в поисках крабов-отшельников после того, как просмотр The Simpsons , прослушивание Weezer и общение с девушками также стали приоритетами. Природа казалась монолитной и нетерпеливой — нужно было так много узнать, увидеть и найти, что поддержание интереса было похоже на предложение «все или ничего». В течение многих лет я выбирал «ничего».

Открытие наблюдения за птицами все изменило. Однажды, когда я учился на последнем курсе колледжа, я обнаружил себя в магазине подержанных книг, просматривая старое издание 9-го0011 Полевой справочник Peterson по птицам восточной и центральной части Северной Америки

Я люблю птиц, потому что они обеспечивают идеальную точку входа в мир природы. Они являются послами мест и концепций, которые в противном случае я был бы слишком напуган, чтобы заняться ими, или слишком занят, чтобы вникнуть в них. С тех пор, как я начал следить за птицами, я побывал практически во всех местах обитания, которые предлагает эта страна: от южных рукавов до калифорнийской пустыни; из прерий Иллинойса в бурлящие волны Атлантики, Тихого океана и Мексиканского залива. Я узнал, что «природа» не начинается и не заканчивается в границах национального парка — самая редкая птица, которую я когда-либо открывал, попала в поле моего зрения после того, как я свернул не туда в жилом комплексе, — но это гораздо более неотъемлемая часть нашей жизни. Вместо того, чтобы пытаться выделить время, чтобы насладиться миром природы, орнитологи учатся настраиваться на мир природы, который всегда вокруг них. Я наблюдаю за птицами, когда нахожусь на улице или, если это не удается, везде, где есть окно.

Питер Доэрти, лауреат Нобелевской премии по иммунологии и автор книги Их судьба — это наша судьба: как птицы предсказывают угрозы нашему здоровью и нашему миру

Важнейшее значение для Доэрти (как и для большинства орнитологов) имеет то, что птицы доступны. По мере роста человеческого следа все больше наземных животных — от бизонов до львов и кенгуру — ограничены парками и заповедниками, настолько далекими от контакта с людьми, насколько это возможно.

Доэрти считает, что нам следует быть внимательными. Он начинает с историй из мира медицины, иллюстрируя удивительно многочисленные примеры болезней, передающихся между людьми и птицами. Естественно, больше всего в прессе попадают болезни, которые птицы могут передавать человеку. Птичий грипп (h2N1 и H5N1), вирус Западного Нила и другое заболевание, называемое орнитозом или «попугайной болезнью», от которого погибло не менее 33 человек в период с 1929 по 1930 год, объясняются их пернатым происхождением и вспышками среди людей.

Фото предоставлено Питером Доэрти

Многие из нас, даже орнитологи, могут обмануть себя, думая, что между природным и человеческим мирами существует четкое разделение. Американцы впервые выдвинули идею национального парка — и слава богу, — но эти парки заставляют многих думать, что то, что существует или происходит за пределами парка, не имеет значения. Птицы в книге Доэрти служат ценным напоминанием о том, что мир природы не существует изолированно. Крылья позволяют птицам быть последними дикими вторжениями в нашу жизнь, их упрямая физиология заставляет нас помнить, что мы связаны с гораздо большим миром. Это непрошеное напоминание, но ценное, и оно принесено нам — и я действительно не могу поверить, что говорю это — магией полета.

Их судьба — наша судьба: как птицы предсказывают угрозы нашему здоровью и нашему миру Питер Доэрти. Эксперимент.

Посмотреть все статьи в в этом месяце Slate Book Review .
Подпишитесь на ежемесячный информационный бюллетень Slate Book Review .

• Книги
• Среда
• Обзор сланцевой книги
• Природа

Работа Пола Ревира, найденная в комнате редких книг Брауна

США|Натыкаясь на редкость, даже для комнаты редких книг

Реклама

Эта земля

• 3 мая 2012 г.

ПРОВИДЕНС, Род-Айленд

День за днем ​​высокая застенчивая женщина незаметно прокладывает себе путь через серьезный и образованный кампус Университета Брауна. Она входит в тишину библиотеки, а затем тут же исчезает из виду.

48-летняя Мари Мальходи, которая училась, но так и не окончила школу Брауна, спускается в подземные лабиринты библиотеки, где она работает «техником по консервации книг». Она собирает свои длинные темные волосы в пучок, прокалывает их кистью и начинает свой день, ухаживая за древними книгами и вещами, которые чувствительны к прикосновению.

Несколько недель назад мисс Малходи открыла еще одну книгу в кожаном переплете, одну из более чем 300 000 редких томов в библиотеке Джона Хэя. С хирургической точностью она перелистывала страницы медицинского учебника, когда-то принадлежавшего Соломону Дроуну, выпускнику 1773 года (то есть 1773 года). И там, в глубине, она нашла лист бумаги с изображением крещения Иисуса. Было подписано:

«С. Преклоняйтесь перед скульптурой»

О боги! Неужели Мари Мальходи из Крэнстона, штат Род-Айленд, специалист по консервации книг, только что связалась с Полом Ревиром из Бостона, серебряным мастером? Ревир, который знал об острой необходимости поделиться жизненно важной информацией, оценил бы стремительную реакцию г-жи Малходи, которая была:

«Я должен показать это кому-нибудь».

Мисс Малходи более духовно настроена на книги, чем можно предположить из ее оруэлловского названия должности. Она приехала в Браун в качестве студента в начале 1980-х, но жизнь потребовала от нее учебы. Вскоре она уже работала в книжном магазине Колледж-Хилл, а не читала в библиотеке колледжа, и делала шкафы, а не писала статьи о своих любимых романтиках.

Однажды она увидела объявление о работе в университете по переплету и реставрации книг. С тех пор она была здесь — хотя в основном под землей — просматривая старые книги, подчиняясь их давним историям и исчезая там, где сейчас есть тогда, а тогда есть сейчас.

В последующие 20 лет ее волосы поседели, в ее жизни появились муж и девочки-близнецы, но не было ли все это только вчера? Когда Вордсворт взволновал ее сердце? Когда жил Вордсворт?

Год назад мисс Малходи поручили проверить состояние тысяч редких книг, которые должны были быть отправлены в пристройку за пределами кампуса. В подвальном помещении, сделанном меньше и громче из-за воздуховодов, вырисовывающихся из потолка, она занималась своей задачей, сидя на табурете рядом с коллекцией пыльных свернутых карт, которые нужно было пропылесосить, и все с заголовками вроде «План железной дороги Мадейры и Маморе Рио-Мадейры в Сан-Антонио».

Работа иногда занимала больше времени, чем необходимо, из-за ее склонности зацикливаться на вещах: иллюстрациях в детских книгах, ломких газетных вырезках и, особенно, рукописных заметках давно умерших. Она чувствует прилив близости, когда расстояние во времени рушится.

Теперь здесь, на небольшой тележке, было еще 177 книг, все из коллекции Дроуна, врача и эрудита, отличившегося во время американской революции. «Логика Уоттса». «Путешествия Кальма». «Чума и желтая лихорадка».

Далее: издание 1811 года «Современная медицинская практика» доктора Роберта Томаса, защитника слабительных средств как лекарства от болезней. Мисс Малходи осмотрела красную кожаную обложку, золотую чеканку на корешке. Затем она вытащила этот листок бумаги.

На гравюре под названием «Погребены с Ним крещением» изображен Иоанн Креститель, поднимающий Иисуса из реки Иордан под палящим солнцем, в то время как люди в неопределенно колониальной одежде наблюдают за происходящим с берега. А в правом нижнем углу появляется название значка Революционер.

Кто знает, как долго этот бумажный клочок пролежал спрятанным в заплесневелых штабелях столетней Сенной библиотеки? В разделе, отведенном для истории науки. Рядом микроскоп и череп. Напротив копии монографии Дарвина о «подклассе усоногих» (то есть ракообразных).

Мисс Малходи знала, что должна бить тревогу. С некоторой нерешительностью — «потому что я не хочу ее беспокоить» — она подошла к приподнятому столу Рэйчел Лапкин, реставратора библиотечных материалов, которая была погружена в стабилизацию кожи китайского словаря 18-го века.

Г-жа Лапкин, которой на самом деле нравится энтузиазм ее коллеги, изучила гравюру и нашла ее увлекательной, даже странной. «Я думаю, что мы должны изучить это», — сказала она.

Мозговой трест в подвале решил, что отпечаток нужно показать Ричарду Ноблу, каталогизатору редких книг, чей офис требует некоторых усилий, чтобы добраться до него. Итак, благополучно находя внутри празднования д-ром Томасом слабительных, г-жа Мальходи начала свое путешествие по подземному лабиринту, неся книгу, как дьякон мог бы нести Библию.

Из своего рабочего места в подвале и мимо нескольких шкафчиков. Прошлые выброшенные деревянные шкафы для каталогов. Вниз по нескольким ступенькам в подвал. Мимо металлических книжных полок и таблички «Не убирать». Вниз по ступенькам и через туннель, пересекающий Колледж-стрит. Вплоть до кабинета мистера Ноубла, в отдел каталогизации и комплектования. Осторожно неся этот Ревир — если это был Ревир.

И мистер Ноубл ушел на обед.

Примерно через час вернулась мисс Малходи. «Она сказала: «Я нашла это» и подарила мне с широкой улыбкой», — вспоминает г-н Ноубл. «Она позволила мне узнать, что внутри. Она позволила мне повеселиться».

Первой реакцией мистера Нобла было сказать, что гравировка была достаточно грубой, чтобы считаться Преподобным. Затем он поднес гравюру к свету для проверки. У нее был слегка ребристый вид бумаги, изготовленной из жидкой массы, сделанной из тряпок, что свидетельствовало о том, что это, скорее всего, бумага ручной работы 18 века.

Да. Преподобный.

Это вполне могло означать, что патриот, взрастивший семена восстания своей гравюрой Бостонской резни 1770 года, вырезал сцену на плоской медной пластине; заполнил углубления чернилами, возможно, вдавливая их ладонью; круговыми движениями небольшой тряпочки убрал излишки; и использовал ручной пресс для изготовления гравировки.

— Это был приятный момент, — сказал мистер Ноубл.

Оказалось, что г-жа Мальходи нашла только пятую известную копию этой конкретной гравюры, которая, по словам Лорен Хьюз, куратора графического искусства Американского антикварного общества в Вустер, штат Массачусетс. Она сказала, что, хотя Ревир тщательно задокументировал свою процветающую и плодотворную карьеру ремесленника, он не упомянул об этом произведении, поэтому точная дата гравюры неясна.

«Это выходит за рамки того, о чем мы думаем, когда думаем о Поле Ревире», — сказала она. «Это были не только патриотические темы — он сделал гораздо больше».

Каким образом гравюра оказалась во владении Соломона Драуна, все еще исследуется; у его потомков есть некоторые теории.