11 авторов, которым хватило одной-единственной книги, чтобы стать известными на весь мир
Ребята, мы вкладываем душу в AdMe.ru. Cпасибо за то,
что открываете эту
красоту. Спасибо за вдохновение и мурашки.
Присоединяйтесь к нам в Facebook и ВКонтакте
Не так-то просто среди множества всемирно известных писателей найти тех, кто метко выстрелил первой и чаще всего единственной своей книгой. Но мы справились и эрудицию свою заодно прокачали. А то ведь даже и не подозревали, что автору романа «Шантарам» дважды рвали в клочки его рукопись, а Анна Сьюэлл уже 150 лет назад заострила внимание на проблеме жестокого обращения с животными.
Нам в AdMe.ru кажется, что многие из этих историй способны воодушевить того, кто давно мечтает издать собственную книгу, однако по разным причинам до сих пор этого не сделал. Но, как говорится, почему бы и да?
1. Маргарет Митчелл и «Унесенные ветром»
Маргарет Митчелл решилась написать роман «Унесенные ветром» случайно. Травма лодыжки приковала ее к постели, и ей ничего не оставалось, кроме как одну за другой читать книги. За романами в ближайшую библиотеку ходил ее муж Джон. Когда ему надоело таскать на себе туда-сюда горы литературы, Джон предложил жене написать свою книгу вместо того, чтобы читать тысячи чужих.
Маргарет сомневалась, стоит ли печатать роман. По одной из версий, к публикации рукописи ее подтолкнула некая молодая писательница. Она была приглашена в гости к Митчеллам и в ходе беседы насмешливо подначила хозяйку дома: мол, та никогда не сможет написать стоящую книгу. Роман в итоге стал бестселлером на второй день после издания, а в 1937-м писательница получила за него Пулитцеровскую премию.
2. Мэри Шелли и «Франкенштейн, или Современный Прометей»
1816-й называли годом без лета. Мэри Шелли и ее уже тогда знаменитый муж (поэт Перси Шелли) приняли приглашение лорда Джорджа Байрона погостить на арендованной им вилле.
«Лето было сырым и холодным, — вспоминала потом Мэри, — беспрестанный дождь целыми днями не выпускал нас из дому».
Невольные заложники погоды коротали дни за чтением вслух, а потом обсуждали прочитанное. Однажды разговор зашел об опытах Луиджи Гальвани, который электротоком воздействовал на мертвые организмы, заставляя их «оживать». Лорд Байрон предложил каждому из своих гостей развлечения ради сочинить «сверхъестественный рассказ», а потом прочесть его всем. Мэри начала обдумывать сюжет, и ей приснилась идея «Франкенштейна».
3. Грегори Дэвид Робертс и «Шантарам»
В 1978 году тогда еще далеко не писатель Грегори Робертс оказался в тюрьме за совершение серии ограблений. После 2 лет заключения он бежал в Бомбей, где жил 10 лет. Повторно его арестовали во время высадки во Франкфурте. И Робертс решил начать жизнь с чистого листа.
В тюрьме он и стал писать тот самый «Шантарам», но 2 раза его рукопись уничтожали тюремщики. Во второй раз Грегори решил: единственное, что нужно сделать, —
ЧТО ДЕЛАЕТ ПИСАТЕЛЬ…: shutov_sparkle — LiveJournal
ЧТО ДЕЛАЕТ ПИСАТЕЛЬ
антон шутов
Писатель слушает. Он стоит и курит с Санычем. Остается только слушать. Саныч разговаривает много и поправляет круглый неудобный ворот тельняшки. У Саныча уголовное прошлое.
— Вот ты, писатель. — Констатирует Саныч, благородно оставив руку с сигаретой без фильтра. – Душа твоя тонка. А богата? А ты хоть раз с блядями крутил? Нет, те которые в досуге, не те бляди, что мне доставались. Но раз ты писатель, закажи себе блядь… – Саныч задумывается. – Но не для траха, а так, чтоб поприкинуть, что к чему, что у них за жизнь. На разговор вызови. В душу проникни!..
Саныч воодушевлен придуманным. Писатель хмурится, тушит недокуренную сигарету. Прощается с Санычем и поднимается по ступенькам.
Дома писатель заваривает кофе. Пока кофе остывает, борется с вихрями внутреннего мира. Когда человеческое берет верх, писатель делает глоток, отставляет чашку. Он шуршит газетой и набирает на телефоне дурацкий номер. Заказывает проститутку. На час.
Через тридцать минут звонят. Писатель открывает дверь, приноравливая к взгляду равнодушие. Проститутка входит и пахнет морозом. Писатель суетится около двери, смотрит украдкой, не замечает ли его суету проститутка. А проститутка раздевается и украдкой прикидывает, не замечает ли писатель засаленного подклада её пальто. В знак защиты она пробует пальцем краешек губы, подчеркивая воображаемую размазавшуюся помаду. А он в знак защиты трет скулы и совсем по-глупому ищет подходящую пару тапок.
Проститутка проходит в комнату. Сразу же начинает курить, устроившись в кресле. Писатель подает пепельницу и садится напротив. Он разглядывает, какая она. Чтобы потом написать. Проститутка курит, складывая губки буквой «о», на проститутке вязаная фиолетовая кофта да джинсовая юбка с розовыми гамашами.
К этому моменту он замечает, проститутка — знакомая. Он когда-то играл с ней во дворе в «прятки» и «штандер», мяч звонко стукал, а она совершенно по-идиотски смеялась. Он тут же прячет взгляд. А она его не узнает, он исхудал и со щетиной.
— Через час машина… – коротко говорит она.
Проститутка считает, после этих слов писатель сразу же начнет с ней спать. Но он сразу говорит ей, что не собирается. Ничего такого. Просто поговорить. По душам.
Он ожидает, проститутка удивится, может быть даже упадет на колени и будет сквозь слезы смотреть на него.
— Платить будешь?.. – так же коротко говорит она.
Писатель кивает. Проститутка долго смотрит на него. Сигарета дымится. Спохватившись, писатель достает из висящего на стуле пиджака тонкий бумажник и извлекает несколько купюр.
— Здесь больше, чем положено. – говорит писатель, успокаивая молчание.
Она никак не реагирует. Писатель идет на кухню, наливает ей холодный кофе.
— Я хочу узнать, — снова говорит писатель, пока проститутка пробует кофе. – Чем ты живешь. Я заказал тебя… – Он поперхивается, сказав «заказал», чувствует себя отвратительно, но дальше получается ещё гаже. – Чтобы испробовать тебя на уровне ментальном.
И тогда писателю хочется вытянуть воротник шерстяного свитера и завязать его узлом на голове. Проститутка продолжает курить и пялиться на него.
— Я тебя знаю. – Сдается писатель. – Ты не помнишь меня?
— Ты поэтому отказался со мной переспать? – говорит она и отворачивается.
Её не интересует даже кофе. По тому с какой отрешенностью проститутка проговаривает слова, писатель понимает, её ничего не интересует вообще. Писатель напуган вакуумом между личностями.
— Просто я… просто я хотел поговорить.
Проститутка шевелит плечами, тычет в пепельницу сигаретой.
— Кажется помню. Холодно тут. Как тебя зовут? Вылетело. Извини уж. Выпить есть чего? Машина скоро.
Выпить у писателя ничего нет. Но это можно организовать. Писатель торопливо натягивает ботинки, заправляет шнурки, не завязывая. Бежит по ступенькам. А дальше по льду, сбиваясь, через двор по сугрбам, чтоб скорее до лавочки. Спешно выбирает почти первую попавшуюся бутылку. Просит у въетнамоглазой продавщицы сыра. А продавщица медленно стирает с бутылки пыль почти половой тряпкой. Еще продавщица плохо понимает многие русские слова и тонко гнусит «объясняйте лучше», перекатывая желтушные обрубыши сырных голов.
Писатель топчется, топчется, топчется. Около прилавка.
Продавщица говорит цифру цены. Писатель шарит по карманам. Ежится. Просит «попридержать заказ» и припускается обратно. За пиджаком, в котором бумажник.
Подъездная дверь туго наподдает. Как с тетевы, запнувшийся писатель берет низкий старт, сбивает с ног пожилую соседку с собачьим лицом. Та шарахается в сторону и гремит неожиданно тяжкими словами. Он её часто видит, соседка моет подъезд. Сейчас собачье лицо напряжено злобой.
Самого писателя тоже сбивают с ног. Это проститутка. Он принимается заготавливать воздух, чтобы сказать ей еще не придуманные слова. Но проститутка бежит.
Тогда писатель почему-то принимается бежать за ней. Проститутка мечет в морозные улицы крики о помощи. Писатель, стервенея непониманием, уже не может остановиться. Около остановки он получает удар в живот. Летит на грязный лед, полный истоптанных окурков.
Два служивых, несмотря на бром видимо все же превозносят женское начало, вступились на защиту. Один встряхивает писателя за отворот дубленки, подтягивает вверх.
— Чего к бабе привязался? – гаркает служивый малиновым от мороза лицом.
Писатель ничего не отвечает. Проститутка исчезает из поля зрения окончательно. Писатель только елозит ногами по льду. Он жалок и пропускает грязные слова армейского фольклора в свой адрес. Зажмуривается, крепко ударяется о лед затылком, когда его отпускают.
К остановке подходит соседка с собачьим лицом и презрительно рассматривает и поверженного писателя, и служивых. С положения на земле, в котором находится писатель, соседка короткими широко расставленными ногами походит на микродъявола.
Изъязвленный душой писатель возвращается домой. Ему очень хочется выпить водки. Проститутка сперла не только бумажник, но и пиджак.
И тогда писатель идет в прихожую, останавливается и в нерешительности смотрит в зеркало. На щеке кровавые разводы. Нос разбили. Писатель приподнимает верхнюю губу, замечает, как красивы и аккуратны зубы. Это писателя успокаивает.
И тогда он приходит ко мне и рассказывает обо всём. Мне сначала скучно, а потом я сдерживаю себя, чтобы не выказать ничего циничного. Писатель пьет водку, отходит. К полуночи он уже достает меня своими теориями о метафорическом значении праздных символов. Я делаю вид, что внимательно слушаю, ровно до тех пор, пока он не засыпает, уткнувшись лбом в согнутые, словно заломленные в мольбе, руки.
Спустя полмесяца документы, которые были в бумажнике писателя, приносит браток.
— Тут, подбросили, так я доброе дело… – растягивает браток слова.
Писателя берет оторопь.
— А ты Саныча знаешь?.. – кисло спрашивает зачем-то писатель, заметив воротник тельняшки между полотен махрового шарфа.
— А че? – кривится браток.
Писатель занимает деньги у соседей и выкупает документы.
Через несколько дней писатель вляпывается в новую историю. Он обнаруживает себя себя в трущобах на засранной лестничной площадке убогого общежития. Голова писателя опухла и в крови, испохаблена раной, об неё разбили бутылку. Документов снова нет. Единственное, что помнит писатель, это то, что в каком-то баре очень темно, и он срывая голос читает Гумилева.
Писатель бредет домой. Cмотрит в зеркало. Пострадавшая голова походит на глобус, моделирующий мировое состояние после ядерной войны. Писатель приближается к отражению и замечает, каким светлым и располагающим всё же остается у отражения взгляд. Это немного успокаивает.
Писателю очень хочется выпить водки.
Писатель идет ко мне.
Январь 2006
Предложения со словосочетанием ПИСАТЕЛЬ ПИШЕТ
Неточные совпадения
Только учти, ещё раз тебе напоминаю, что я не писатель, я не пишу, я живу, в этом суть. Иногда и среди писателей попадаются такие «редиски», что просто диву даёшься, а пишут по-соловьиному — легко, звонко, убедительно, красиво! По этой причине в данном исследовании будет сделана попытка выяснить, при каких условиях писали и издавали свои произведения русские писатели, как им удавалось добиться реализации своих творческих идей при ином господствующем литературном направлении, к каким слоям аудитории они хотели обратиться и к каким обращались, а также какой отклик получали плутовские романы в современной критике, современной литературе и среди российской публики. Многие из моих научных работ я писал в соавторстве; отношения между писателем и редактором имеют с этим нечто общее, но в чём-то отличаются. О последнем проекте писателя — цикле «Высокая-высокая луна» — писать не хочется: сюжетные реализации старческо-эротических мечтаний героя выполнены, как всегда, мастеровито, но всё же очень уж однообразны, банальны. Одно время среди писателей пошла мода ругать молодое поколение пишущих за тягу к фэнтези, отсутствие авторской позиции, полное пренебрежение традициями русской литературы и приверженность к жанру ниочемизма — от слов «ни о чём». Если писатель хорошо видит то, о чём пишет, в своём воображении, — то самые простые и порой даже потёртые слова приобретают новизну, действуют на читателя с разительной силой и вызывают у него те же мысли, чувства и состояния, какие писатель хочет ему передать. У писателей же совести нет, пишут и пишут, заразы, каждый своих героев создаёт. Писатель, пуская клубы дыма и щеголяя наблюдательностью, вдавался в тонкости психологии, говорил так хорошо, как будто писал рассказ, но никак нельзя было понять, во что он сам верит. Ни один поэт, ни один писатель не пишет для того, чтобы остаться безвестным; литература — не та профессия, где можно просто работать как все, не требуя признания, и быть довольным своей жизнью. Примером решения во сне этической проблемы может служить история одного писателя: ему предложили работу, которая давала бы гораздо больший заработок, чем та, которая у него была, но при этом он был бы вынужден писать то, во что сам не верил, и тем самым разрушить свою личность, свою целостность. Он был одним из двух крупнейших писателей, порождённых русской эмиграцией и начавших писать за границей. И я, как писатель, как романист, ощущал, что сама русская история пишет какой-то роман. Писатели мне известны были только те, которые писали приключения и фантастику. Некоторые писатели на несколько лет вперёд знают какие именно свои книги будут писать. Поэтому плохо и скучно пишут даже способные писатели. О причинах этого контраста писали многие русские мыслители и писатели. Таким писателям фантастику бы писать. На деле эту проблему было бы никогда не преодолеть, если бы писатель, чтобы начать писать, ждал её разрешения. Я далека от мысли, что я — писатель, да я, собственно, и не умею писать. В ней было всего несколько номеров, и селили в них обычно учёных, писателей и журналистов, которые приезжали в музей работать: писать научные статьи, книги, корреспонденции… Мекка писателей и поэтов… Кто только о ней не писал, кого только здесь не было! А что делает писатель, который пишет? Нужными писателями следует считать и других лиц, которые не только пишут книги, но и располагают возможностями оказывать побочные благодеяния: достать ондатровую шапку, приобрести льготную путёвку в привилегированный санаторий или абонемент в плавательный бассейн. Приняв душ, она легла на диван с романом модного американского писателя, о котором писали все здешние газеты. Если он писал его, чтобы отделаться от себя, происходит так, что произведение задействует его и призывает; а если он имел в виду через него заявить о себе и жить в ней, то обнаруживает, что сделанное им — ничто, что даже великое произведение не стоит самого незначительного действия; что оно обрекает писателя на чуждое ему существование, на жизнь без жизни. Над писателем, который пишет не на общераспространённом языке, обыкновенно тяготеет проклятие. Действуйте как настоящий писатель, только помните о том, что пишите вы свою собственную жизнь. Я — писатель-философ, поэтому, как писатель, давно уже понял, что книгами людям не поможешь, но как философ — где-то тайком в глубине души верю, что «писать ради блага всех людей» не совсем бессмысленно. Писатель, не пришедший через письмо к мысли «революция — это я, только свобода позволяет мне писать», — по-настоящему не пишет. Не пишут ли только о них досужие писатели для необыкновенности? У «стилиста» фраза простроена, порядок и сочетания слов явственно отличаются от обыденной речи, сравнения ярки и незаурядны, интонация богата или как минимум нестандартна: вот сразу видно, что не абы кто писал, а хороший и умелый писатель. И только писатели, обладающие даром импровизации, могут писать без предварительного плана. В нормальной же ситуации писатель совсем не думает о читателе и не должен о нём думать, поскольку пишет то, что интересно ему самому. Ничего не свергая и не взрывая декларативно, большая группа писателей стала писать так, как если б никакого «соцреализма» не было объявлено и диктовано, — нейтрализуя его немо, стала писать в простоте, без какого-либо угождения, каждения советскому режиму, как бы позабыв о нём. Раньше писателями называли вообще пишущих, первоначально даже просто умеющих писать (английское заглавие «Teaching First-Grade Writers» на русский надо перевести как «Обучение письму первоклассников»). Нравится он нам или нет, хороший или плохой, талантливый или бесталанный, но если человек занимается литературным трудом, пишет книги, то он писатель, — хоть ты тресни! — Вот, например, нас — писателей — заставляют прочитывать всю ту чушь, которую вдохновенно пишут о нас (естественно, посмертно) наши биографы. Может быть, по-настоящему страшные рассказы трудно писать именно потому, что ни блондинок, ни композиторов писателю на подмогу не присылают. Сложность не в том, как это сделать, а в том, как этого избежать, ведь, по большому счёту, не существует причин, по которым писателю стоило бы перестать быть порядочным человеком или писать для женских глаз такое, за что он справедливо получил бы пощёчину, если бы сказал это женщине вслух. Первая запись в дневнике. Или в журнале? Пожалуй, что в журнале. Дневники пишут школьники, писатели и пожилые дамы, которым уже некому писать письма. Героя нельзя просто выдумать, писатель должен отдать ему часть своей души: тогда писать легко. Вместо того чтобы писать очерк, писатель похитил доярку и женился на ней. Его имя так срослось со словом «басня», что, когда какой-нибудь писатель брался за сочинение басен, он писал на своей книге: «Эзоповы басни такого-то писателя». Они, а также писатели, юристы и политики писали бы петиции шведскому правительству и требовали принятия мер по уничтожению источников нацистской пропаганды. Это стало расхожим местом в холмсоведении — говорить о том, что писатель не любил своего главного персонажа, тяготился его присутствием в своей жизни и писал продолжения его приключений исключительно радиденег. Если же ты позволил исписать и исчеркать скрижали души разнообразными понятиями и впечатлениями, не разбирая благоразумно и осторожно — кто писатель, что он пишет: то вычисти написанное писателями чуждыми; вычисти покаянием и отвержением всего богопротивного. Фактически эта сугубо научная книга повторила судьбу многих произведений наших отечественных писателей, философов и гуманитарных учёных: их сначала приходилось читать на языке перевода, не будучи уверенным, что встретишься с ними на том языке, на котором их писали наши соотечественники, — писали прежде всего для нас. Писателям старшим по возрасту и многим начинающим писателям удобнее писать в тетради. Лет десять назад обо мне могли писать самые отрицательные статьи, называть буржуазным писателем и одновременно печатать. Я не считаю, что писатель видит как-то по-особому; в конце концов, есть наблюдательные люди, схватывающие массу деталей, недоступных обычному человеку, но в большинстве своём они не пишут романов. Писатель с незаурядной судьбой, что бы он ни писал, всегда интереснее какого-нибудь пишущего филистера. Критик возмущённо писал, что сочинителя интересует не рабочий кабинет писателя, а его спальня, рассмотренная сквозь замочную скважину. Я надеялся, что этот писатель расскажет мне, как вообще пишут книги. — Все эти сказки писали люди взрослые, писатели, сказочники. О чём писать, о чем мечтать, о каком пафосе может думать буржуазный писатель, откуда заимствовать ему этот пафос, если рабочий в капиталистических странах не уверен в завтрашнем дне, если он не знает, будет ли он завтра работать, если крестьянин не знает, будет ли он завтра работать на своём клочке земли или будет вышиблен из колеи капиталистическим кризисом, если трудовой интеллигент не имеет работы сегодня и не знает, получит ли он её завтра!.. Разве не трезвым и горьким был взгляд писателя на изображаемое им общество, когда он писал: «То, что мужчины и женщины называют любовью, было какими-то совсем особыми отношениями, в которые они вступали часто даже без всякой нежности друг к другу, неизменно отдавая предпочтение удобству, а не влечению, корысти, а не наслаждению, пороку, а не чувству»? Да, наверное, но там часто и фамилий наших не пишут, а в русских издательствах скоро останутся только те, кто жить не может, если какой-то писатель не зазвучит по-русски. Но вот что неизменно: когда написана страница, в ней уже присутствует вопрос, который, возможно, без его ведома, не переставая мучил писателя, пока он писал; и теперь изнутри произведения ожидая приближения читателя — неважно какого, глубокомысленного или пустого, — молчаливо присутствует то же вопрошание в отношении языка, помимо человека, который пишет или читает, через язык, ставшее литературой. Другие говорят: литература оттого в упадке, что наши писатели ленивы, мало пишут, ничего не делают и т. И то, о чём пишут писатели, где-то там, в этих самых измерениях, уже давно происшедшие события? Надо сказать, что я свой роман писал с опаской, никому не говоря об этом, боялся, что меня посадят: слишком неординарные высказывались мысли, крамольные даже… поэтому и держал всё в тайне, хотя обычно писатели не могут умолчать о своей работе, есть такой грех. В этом опыте главная цель писателя — не эфемерное творение, но превыше самого творения — его истина, в которой, казалось, воссоединяются сам пишущий, творческая негирующая сила и произведение в движении своего развития, через которое и утверждает себя сила негации и преодоления. Но великий писатель был судьёй снисходительным и обычно одобрял всё, что я писал, изредка, разве, рекомендуя сделать ту или иную вставку или то или иное изменение в тексте ответа. Ведь он писатель, а писателю нужно писать книги, в конце концов это его долг и обязанность. Пишу это всё я к тому, чтобы заранее предупредить незнакомого мне читателя о том, чтобы он не искал в этой бесхитростной истории изысканного слога, оригинальных метафор и всего остального, что отличает профессионального писателя от любителя. Слабость писателя, неспособного писать кратко! Он был выдающийся писатель и прозаик, писавший замечательные романы. В данном случае речь идёт о другом — о судьбах людей, реальных лиц, порой весьма крупных исторических деятелей, о которых наши велеречивые и многословные писатели не писали, а если писали, то напускали такой романтический туман, что читатель ему не верил. Я допускаю мысль, что писатель гениальный тоже может писать без всякого плана. Писатели знали своего читателя в лицо, любили его уже за то, что сам он книг не пишет, а только читает, просили и требовали его внимания. Посмотрите, что пишет азербайджанский детский писатель? При взгляде на такую бумагу самые смелые люди теряют присутствие духа, цветы засыхают, заводы останавливаются, поезда сталкиваются с самолётами, писатели вместо хороших книг пишут нужные книги, художники изображают на холстах сцены коллективного восторга, миллионы людей покорно снимаются с насиженных мест и отправляются в теплушках, куда велит бумага… Если писатель закончил книгу, то потом он пишет вторую на базе всех недоговорённостей, которые имели место в первой. И неудивительно, что немногие писатели отваживаются писать о страхе и трепете, хотя тех, кто всё же отваживался, читатель нередко увенчивал лаврами непревзойдённых. Но только есть ещё большая трудность в том, что «многоголовая гидра», которая должна будет воспринять сочинение писателя — это почти всё человечество, в крайнем случае, народ, на языке которого он пишет. При этом сидеть, читать и писать — это тоже понятия, они тоже инструктируют нас и, вместе с тем, имеют большой личностный компонент, ведь «писать», например, это разные занятия для каждого из нас — для писателя, для врача, для бухгалтера и так далее, а также разные от нашего состояния, положения: писать признательные показания — это не то же самое, что заявление об увольнении или письмо родителям, любимым. Примерно так выглядит то, что сегодня пишут писатели, с точки зрения энциклопедии. Конечно, писателю, который пишет серию рассказов, в определённом смысле проще: он встраивает новых персонажей в уже существующий мир.Что делать? (роман) — это… Что такое Что делать? (роман)?
У этого термина существуют и другие значения, см. Что делать?.История создания и публикации
Чернышевский писал роман, находясь в одиночной камере Алексеевского равелина Петропавловской крепости, с 14 декабря 1862 года по 4 апреля 1863-го. С января 1863 года рукопись частями передаётся в следственную комиссию по делу Чернышевского (последняя часть была передана 6 апреля). Комиссия, а вслед за ней и цензоры увидели в романе лишь любовную линию и дали разрешение к печати. Оплошность цензуры вскоре была замечена, ответственного цензора Бекетова отстранили от должности. Однако роман уже был опубликован в журнале «Современник» (1863, № 3—5). Несмотря на то, что номера «Современника», в которых печатался роман «Что делать?», оказались под запретом, текст романа в рукописных копиях разошёлся по стране и вызвал массу подражаний.
Н. С. Лесков:
«О романе Чернышевского толковали не шёпотом, не тишком, — но во всю глотку в залах, на подъездах, за столом г-жи Мильбрет и в подвальной пивнице Штенбокова пассажа. Кричали: „гадость“, „прелесть“, „мерзость“ и т. п. — все на разные тоны»[1].
П. А. Кропоткин:
«Для русской молодёжи того времени она [книга „Что делать?“] была своего рода откровением и превратилась в программу, сделалась своего рода знаменем»[2].
В 1867 году роман был опубликован отдельной книгой в Женеве (на русском языке) русскими эмигрантами, затем был переведён на польский, сербский, венгерский, французский, английский, немецкий, итальянский, шведский, голландский языки.
Запрет на публикацию романа «Что делать?» был снят только в 1905 году. В 1906 году роман был впервые напечатан в России отдельным изданием.
Сюжет
Центральным персонажем романа является Вера Павловна Розальская. Чтобы избежать замужества, навязываемого корыстной матерью, девушка заключает фиктивный брак со студентом-медиком Дмитрием Лопуховым (учителем младшего брата Феди). Брак позволяет ей покинуть родительский дом и самостоятельно распоряжаться своей жизнью. Вера учится, пытается найти свое место в жизни, наконец, открывает швейную мастерскую «нового типа» — это коммуна, где нет наёмных рабочих и хозяев, и все девушки одинаково заинтересованы в благополучии совместного предприятия.
Семейная жизнь Лопуховых также необычна для своего времени, основные её принципы — взаимное уважение, равноправие и личная свобода. Постепенно между Верой и Дмитрием возникает настоящее чувство, основанное на доверии и привязанности. Однако случается так, что Вера Павловна влюбляется в лучшего друга своего мужа, врача Александра Кирсанова, с которым у неё гораздо больше общего, чем с мужем. Эта любовь взаимна. Вера и Кирсанов начинают избегать друг друга, надеясь скрыть свои чувства, в первую очередь друг от друга. Однако Лопухов догадывается обо всем и вынуждает их признаться.
Чтобы дать жене свободу, Лопухов инсценирует самоубийство (эпизодом мнимого самоубийства начинается роман), сам же уезжает в Америку, чтобы на практике изучить промышленное производство. Через некоторое время Лопухов, под именем Чарльза Бьюмонта, возвращается в Россию. Он — агент английской фирмы и прибыл по её поручению, чтобы приобрести стеариновый завод у промышленника Полозова. Вникая в дела завода, Лопухов посещает дом Полозова, где знакомится с его дочерью Екатериной. Молодые люди влюбляются друг в друга и вскоре женятся, после чего Лопухов-Бьюмонт сообщает о своем возвращении Кирсановым. Между семьями завязывается тесная дружба, они поселяются в одном доме и вокруг них ширится общество «новых людей» — тех, что желают устроить «по-новому» свою и общественную жизнь.
Один из самых значимых героев романа — революционер Рахметов, друг Кирсанова и Лопухова, которого те когда-то познакомили с учением социалистов-утопистов. Рахметову посвящено короткое отступление в 29 главе («Особенный человек»). Это герой второго плана, лишь эпизодически связанный с основной сюжетной линией романа (приносит Вере Павловне письмо Дмитрия Лопухова с разъяснениями обстоятельств его мнимого самоубийства). Однако в идейной канве романа Рахметов играет особенную роль. В чём она заключается, Чернышевский подробно разъясняет в XXXI части 3 главы («Беседа с проницательным читателем и изгнание его»):
 | Я хотел изобразить обыкновенных порядочных людей нового поколения, людей, которых я встречаю целые сотни. Я взял троих таких людей: Веру Павловну, Лопухова, Кирсанова. (…) Не покажи я фигуру Рахметова, большинство читателей сбилось бы с толку насчет главных действующих лиц моего рассказа. Я держу пари, что до последних отделов этой главы Вера Павловна, Кирсанов, Лопухов казались большинству публики героями, лицами высшей натуры, пожалуй, даже лицами идеализированными, пожалуй, даже лицами невозможными в действительности по слишком высокому благородству. Нет, друзья мои, злые, дурные, жалкие друзья мои, это не так вам представлялось: не они стоят слишком высоко, а вы стоите слишком низко. (…) На той высоте, на которой они стоят, должны стоять, могут стоять все люди. Высшие натуры, за которыми не угнаться мне и вам, жалкие друзья мои, высшие натуры не таковы. Я вам показал легкий абрис профиля одной из них: не те черты вы видите Чернышевский. |  |
Художественное своеобразие
«Роман „Что делать?“ меня всего глубоко перепахал. Это вещь, которая дает заряд на всю жизнь» (Ленин).
Подчёркнуто занимательное, авантюрное, мелодраматическое начало романа должно было не только сбить с толку цензуру, но и привлечь широкие массы читателей. Внешний сюжет романа — любовная история, однако в нём отражены новые экономические, философские и социальные идеи времени. Роман пронизан намёками на грядущую революцию.
Л. Ю. Брик вспоминала о Маяковском: «Одной из самых близких ему книг была „Что делать?“ Чернышевского. Он постоянно возвращался к ней. Жизнь, описанная в ней, перекликалась с нашей. Маяковский как бы советовался с Чернышевским о своих личных делах, находил в нём поддержку. „Что делать?“ была последняя книга, которую он читал перед смертью»[3].
Интересные факты
- В романе Н. Г. Чернышевского «Что делать?» упоминается алюминий. В «наивной утопии» четвёртого сна Веры Павловны он назван металлом будущего. И этого большого будущего к настоящему времени (сер. XX — XXI в.) алюминий уже достиг.
- «Дама в трауре», появляющаяся в конце произведения, —- это Ольга Сократовна Чернышевская, жена писателя. В конце романа речь идёт об освобождении Чернышевского из Петропавловской крепости, где он находился во время написания романа. Освобождения он так и не дождался: 7 февраля 1864 года был приговорён к 14 годам каторги с последующим поселением в Сибирь.
- Главные герои с фамилией Кирсанов встречаются также в романе Ивана Тургенева «Отцы и дети».
Литература
- Николаев П. Революционный роман // Чернышевский Н. Г. Что делать? М., 1985
Экранизации
- 1971: Трёхсерийный телеспектакль (режиссёры: Надежда Марусалова, Павел Резников)
Примечания
См. также
Ссылки
Зачем и как пишут писатели: откровения известных авторов
Алена Лепилина
Книгу невозможно закончить. Ее можно только оборвать
Оскар Уальд
Сегодня отмечается День русского языка и день рождения Александра Сергеевича Пушкина. И, конечно, мы не можем обойти вниманием это событие. Вы знаете, почему и для чего писал Оруэлл? А Дженнифер Иган, обладательница Пулитцеровской премии? Или Исабель Альенде, самый читаемый в мире испаноязычный писатель?
Если нет, то берите чашку ароматного чаю, садитесь поудобнее, укутывайтесь в плед и слушайте читайте.
Почему люди пишут?
Почему люди пишут? Вопрос, который задает себе каждый пишущий человек, сидящий перед экраном и впивающийся глазами в ненавистный курсор. Причем задает не только в такие моменты, но и в другие минуты жизни тоже.
Когда работа идет полным ходом и под бдительным взглядом музы руки взмывают над клавиатурой — тогда окрыленный вдохновением автор, прерываясь на первый глоток остывшего, приготовленного еще утром кофе, в восхищенном недоумении восклицает: «Какое счастье мне дано — заниматься таким делом!»
Но за мгновениями восторга обязательно следуют далеко не радужные минуты, и тянутся они не только днями, но неделями и даже годами. Когда травмированная тяжким трудом муза покидает своего писателя, мучительно вязнущего в зыбучих песках творчества, а всякое слово, выходящее из-под пера или выползающее из принтера, оказывается совсем не тем, не тем и не тем — вот тогда автор с возмущением взывает к небу: «За что мне все это?!»
Но для чего? Может быть, все дело в чувстве торжества при виде собственных слов, напечатанных в книге?
Однако, судя по имеющимся данным, отнюдь не это становится побудительным мотивом: не все рукописи печатают, а лишь около 1%. Сразу исключаем материальную заинтересованность — прибыль приносят лишь 30% опубликованных книг. Чувство удовлетворения? Тоже вряд ли. Автор всегда готов исправлять написанное сотни тысяч раз.
Итак, почему все-таки кто-то выбирает литературный труд?
Джордж Оруэлл
«С самого раннего детства, возможно, лет с пяти-шести, я знал, что, когда вырасту, обязательно стану писателем. Лет с семнадцати и до двадцати четырех я пытался отказаться от этой мысли, хотя всегда сознавал, что изменяю своему подлинному призванию и что рано или поздно мне придется сесть и начать писать книги».
Такими словами Джордж Оруэлл начинает свое эссе 1946 года «Почему я пишу» (Why I Write) и далее приводит «четыре основных мотива, заставляющих писать».
1. Чистый эгоизм. Жажда выглядеть умнее, желание, чтобы о тебе говорили, помнили после смерти, стремление превзойти тех взрослых, которые унижали тебя в детстве, и т. д. и т. п.
2. Эстетический экстаз. Восприятие красоты мира или, с другой стороны, красоты слов, их точной организации. Способность получить удовольствие от воздействия одного звука на другой, радость от крепости хорошей прозы, от ритма великолепного рассказа.
3. Исторический импульс. Желание видеть вещи и события такими, каковы они есть, искать правдивые факты и сохранять их для потомства.
4. Политическая цель. Ведь даже мнение, что искусство не должно иметь ничего общего с политикой, уже является политической позицией.
Дженнифер Иган
Автор известных романов, обладательница Пулитцеровской премии, призналась, что перед каждой новой книгой ее терзают сомнения и страхи: «…Страшно тратить время и вкладывать силы в замысел, который пока не имеет четких очертаний, — даже жанр еще не определен. Страшно, что моя работа окажется невостребованной. Всякий раз боюсь услышать от издателей: „Мы не можем взять такую дикую прозу”. Но что еще страшнее — они примут мою книгу, она увидит свет и не оставит в нем никакого следа».
источник
На вопрос о том, зачем она пишет, Дженнифер отвечает: «Когда я не пишу, то чувствую, что чего-то в жизни не хватает. Если такое продолжается долго, становится только хуже, и я впадаю в депрессию. Не происходит что-то жизненно необходимое. Начинается медленное разрушение.
Какое-то время я могу жить без сочинительства, но потом начинают неметь конечности. Со мной происходит что-то плохое, и я знаю это. И чем дольше жду, тем сложнее начать.
Когда я пишу, особенно если все отлично получается, то живу в двух разных измерениях: в моей настоящей жизни, от которой я получаю большое удовольствие, и в совершенно ином мире, где существую я одна и о котором никто больше не знает».
Исабель Альенде
На вопрос о том, зачем и как она пишет, Исабель Альенде грустно покачала головой, как всегда, безупречно уложенной: «Все книги я начинаю восьмого января. Вы даже не представляете, что такое для меня седьмое января… Это ад… Подхожу к компьютеру и просто стою перед ним. Подхожу и стою, потом снова подхожу и стою — и так до тех пор, пока не обнаружится присутствие музы».
источник
И тем не менее это не мешает ей писать. Все крупные произведения Альенде (18 романов) переведены на 35 языков; всего продано 57 миллионов экземпляров.
«У меня всегда есть потребность рассказать какую-нибудь историю. Это своего рода одержимость. Каждая история — зерно внутри меня, которое начинает расти, расти, подобно опухоли, потом оно набухает, и рано или поздно мне приходится что-то с ним делать. Почему какая-то конкретная история? Не знаю. Не знаю даже в тот момент, когда приступаю к ней.
Понимаю уже гораздо позже. Спустя годы я обнаружила, что рассказанные мною истории и истории, которые будут рассказаны, — все они определенным образом связаны со мной. Но когда я начинаю очередную книгу, то понятия не имею, куда она меня приведет».
Мы приносим дань восхищения всем авторам мира и той силе, что заставляет их писать. И надеемся, что эта статья может разбудить в ком-то неистовое желание писать, писать и еще раз писать.
Писатели вынуждены приспосабливаться к слишком изменчивым обстоятельствам и в жизни, и в работе; они умеют одновременно смотреть в зеркало заднего вида и видеть дорогу впереди; их книги любит и ждет читатель, а их слово достигает каждого человека. Это и есть магия.
По материалам книги «Зачем мы пишем»
P.S.: Подписывайтесь на нашу полезную рассылку. Раз в две недели присылаем 10 самых лучших материалов из блога МИФ. Не без подарков